Морис Роне рано повзрослел...

Морису Роне не пришлось преодолевать сопротивление шокированной семьи, узнавшей, что их чадо собирается стать артистом. Его родители – актёры, дядя и тётя – тоже, и он дебютировал в 1941 году в Швейцарии в пьесе, которая называлась "Столик на двоих". Ему было только пятнадцать. В этом спектакле месье Роне оставался, как и в жизни, отцом Мориса, а мадам Роне стала дела ради любовницей своего собственного мужа.

– Теоретически это, естественно, ничего не меняет, – признает Морис Роне, – но на сцене меня это несколько смущало.

Он вспоминает, что тогда мать обратила его внимание на один факт, которому, будучи актрисой, то есть по определению суеверной, придала большое значение.

– У нас был сокращённый персонал, – рассказывает Морис Роне, – и многое мы брали на себя. При моём выходе на сцену должен был раздаться звонок. Обычно такие мелочи относятся к обязанностям режиссёра, следящего за кулисами. У нас его не было. Я поместил звонок в доступном месте и в нужный момент нажимал на кнопку, которая, как палач, послушно делала своё дело. Я выходил на сцену на дрожащих ногах (я боялся), но тем не менее достаточно уверенный в себе, поскольку находился в семье и в конечном счёте для меня мало что изменилось. Потом маман мне говорит: "Запомни, Морис, что, нажав на кнопку, ты известил о своём приходе в театр. Это знак, который ты никогда не должен забывать, так как он говорит о том, что ты выбран сценой..."

Два фильма и пьеса одновременно

По собственным словам Мориса Роне, он очень рано повзрослел. Как многие актёры, часто бывал на гастролях.

– Гастроли – это замечательно! – говорит он. – При условии не приумножать их систематически, потому что, когда вы прибываете в город, разбитый от усталости и от дискомфорта спешной поездки, с покрасневшими от недосыпания глазами, не преминете, если вы стреляный воробей, прибегнуть к профессиональным уловкам, чтобы восполнить нехватку искренности в своей игре. Если вы ещё непривычны к сценам Кастельнодари или Бон-ла-Роланд, прикладываете усилия. Наряду с этим турне полезны вам, чтобы научить противостоять любым сюрпризам профессии, заставлять себя приспосабливаться к обстоятельствам. Например, на сцене театра де Кале, которая может вместить целую толпу, так она огромна, вы можете говорить во весь голос: люстры от этого не задрожат. И наоборот, театр казино Ле-Туке миниатюрный. Малейшее дуновение клонит головы зрителей, как порыв урагана.

Влюблённый в профессию, которую он оставлял на какое-то время и сложности которой почти не представляют для него секрета, Морис Роне не вернётся к эксперименту трёхлетней давности: сниматься в одном фильме днём, в другом – ночью и занять вечер, выступая на сцене театра.

Ситуация была безвыходной. Он играл в "Мести на рассвете" с Даниель Делорм и Анри Видалем в 40 километрах от Парижа, мчался в театр "Мишодьер", где у него была роль в 1200 строк в "Прекрасном воскресенье", а в полночь опять уезжал, чтобы, на этом раз в пятнадцати километрах от столицы, играть своего персонажа в "Бесконечных горизонтах".

График был расписан, как на железной дороге. Он располагал ровно восемью минутами, чтобы поесть утром и вечером. Что до сна, то об этом лучше было не мечтать.

Такой опыт, к счастью, продолжался всего десять дней, в течение которых Морис Роне держался только на нервах.

– Этот опыт я больше не повторю, – говорит он, – не только потому, что чуть было не заболел от изнеможения, но и потому, что это плохо отразилось на моей работе. По воле случая как в фильмах, так и в спектакле я должен был играть людей типа "очень нервный", если не сказать психов. Каждая роль накладывала отпечаток на остальные. Я это понимал, но не мог ничего поделать. Кроме того, стало невозможно жить. Когда я замечал перед театром машину, которая ждала меня, чтобы доставить на студию, у меня появлялось желание убежать или побить несчастного, который не жалел себя, чтобы облегчить мне жизнь.

Исчезновение

Я вам только что говорил, что в артистической карьере Мориса Роне был перерыв. Довольно короткий, во время которого он посвятил себя живописи, скульптуре и керамике.

Вместе оо своими товарищами – всего их было шестеро и происходило это в 1949 году – они поселились в Мустьер-Сент-Мари. Морис хорошо знает этот район, потому что родом из Ниццы. Мустьер-Сент-Мари некогда славился своими гончарными изделиями, подлинников осталось очень мало. Их особенность в том, что из-за железа, содержащегося в глине, из которой изготовлены, они звенят, как хрусталь.

Морис Роне и его друзья решили найти секрет глиняной посуды из Мустьер, считающийся утраченным. Любопытный случай навёл молодого артиста на след.

Он возвращался в Париж, чтобы дублировать "Июльские свидания", в которых недавно снимался у Жака Беккера, когда заметил, находясь в автобусе, доставлявшем его на вокзал, заброшенные карьеры, расположенные в пяти или шести километрах от места, где он и его друзья разместили свои ателье. Он обратился к шофёру и спросил у него, что это за карьеры. Водитетель подозрительно посмотрел на него.

– Вам какое дело?

– Никакого, – ответил Морис Роне.

– Ну ладно, – ответил шофёр, внезапно проникнувшись доверией. – Это знаменитые мустьерские карьеры. На этом месте старые гончары брали глину. Теперь утверждают, что их секрет утрачен. Это неверно, есть доказательства! Я об этом кое-что знаю, я сын последнего гончара, оставшегося в Мустьер...

Морис Роне смог остаться непроницаемым. Когда вернулся, его товарищи и он воспользовались этими землями, но вскоре были вынуждены прекратить работу, так как нужно иметь много денег, чтобы посвятить себя этому искусству.

– Всё, что нам удалось сделать, – заключает он с сожалением, – так это то, что теперь Ларусс указывает в связи с названием Мустьер-Сент-Мари: "В 1949 году группа молодых керамистов попыталась найти секрет старых гончаров".

Очень насыщенная карьера

Молодой актёр прав, когда говорит, что очень рано повзрослел, ведь он сыграл во многих фильмах и спектаклях.

Последний из них "Удовольствия и пороки"...

– Одна из завершающих сцен оставила почти горестное воспоминание. Представьте себе, что мне надо залепить хорошую пощёчину партнёрше, обожаемой – я подчёркиваю: обожаемой – Вивиан Романс. Я уже играл с ней в фильме под названием "Семь смертных грехов", имевшем большой успех. Вы помните, она там играла в скетче "Сладострастие", в котором я получил внушительную оплеуху. Сцену повторяли десять раз. В "Удовольствиях и пороках" настала моя очередь. Я не особенно люблю отвешивать пощёчины кому бы то ни было, тем более женщине, даже когда дело касается кино. Первая пощёчина, которую я дал Вивиан, получилась довольно слабой. Это было не то. Блистен, режиссёр фильма, покачал головой и сказал: "Надо повторить". Вивиан, поняв моё смущение, пришла на помощь. "Давайте, – говорит она, – смелее! Я ничего не боюсь, вы меня не убьёте в любом случае!" Тогда, испугавшись мысли, что придётся начинать в третий раз, я ударил от всей души. Даже на экране вы заметите след от серёжки на щеке моей бедной партнёрши, так как я был так убедителен, что жемчужины, которые она носила в ушах, улетели на пять метров!.. Когда сцена была закончена, Вивиан ещё шатало. Я не знал, как извиняться. Это ей пришлось меня утешать.

Проекты Мориса Роне? Их по меньшей мере два. Пьеса и фильм. Он предпочитает, чтобы о фильме пока не говорили, потому что всё очень неопределённо. А пьеса заранее приводит его в восторг. Речь идёт о произведении известной писательницы Агаты Кристи, которое театр Эдуарда VII представит самое раннее в сентябре. На французском пьеса называется "Преступление в Лондоне".

– Это детектив, – говорит Роне, – вот увидите, это сенсационно. Ах нет! Не ждите, что расскажу вам сюжет, иначе где будет удовольствие зрителей, которые придут его смотреть! Там будут 28 действующих лиц, бесконечные неожиданные развязки, и мне повезло, что меня выбрали на главную роль. Это восхитительно!

Николя Барбезьё

Сине-Ревеласьон № 64, 1955 год.