Проникновенный голос почти гипнотической силы, на лице следы как будто тысячи бессонных ночей или, ещё проще, недавнего похмелья. И вдруг улыбка, почти детская, делающая моложе на 20 лет. Соблазнитель на отдыхе – это любопытно, особенно когда этого соблазнителя зовут Морис Роне…

"Не думаю, что это случайно. Эти персонажи похожи на меня.  Я принадлежу к пропащему послевоенному  поколению, которое никто не ждал, мимо которого все прошли. В 1945 году мы были слишком молоды, чтобы принять  участие в этой войне, и слишком взрослые, чтобы её не пережить.  Отсюда некоторое разочарование, потеря вкуса к жизни. Люди моего поколения, все мои друзья, Антуан Блонден, Борис Виан и другие сохранили удивительно трезвый взгляд на жизнь…" Морис Роне зажигает сигарету, затягивается. Сухой кашель заядлого курильщика прерывает на мгновение разговор. Затем:

"Это верно, я много снимался, кажется, 66 фильмов  за 20 лет, своего рода рекорд. Я постоянно испытываю сценический голод, который утоляю, снимаясь. Предпочитаю играть в плохих фильмах, чем не играть совсем. Увы, со мной это часто случалось, но я думаю, что после моего дебюта в «Июльских свиданиях» Жака Беккера были и очень хорошие фильмы. Например, «Скандал» Шаброля или «На ярком солнце» Рене Клемана. Но те, что мне особенно близки, те, в которые я вложил больше всего самого себя (оба фильма – психодрамы, и задача актёра не просто сыграть свою роль, но использовать кино для самореализации),  –  это «Блуждающий огонёк» Луи Маля и «Вор из Тибидабо», моя единственная режиссёрская работа".

Морис Роне очень дорожил фильмом «Вор из Тибидабо» с Анной Кариной, который снимался в Барселоне.  В нём много здравого смысла, иронии и чуть-чуть анархизма. Выйдя на экран раньше времени или позже, фильм не нашёл своего зрителя, а поскольку продюсеры остаются продюсерами, Морис Роне не возобновлял попытку, несмотря на то, что желание снимать было.

«Самое ужасное после такой неудачи – это осознать, что твои идеи, всё, что тебя интересует и что ты отразил в фильме, волнует только тебя, а другим безразлично».

Не имея возможности взяться за второй художественный фильм, нужно было избавляться от обидного провала через другой проект, который едва не сорвался, – фильм, который стал бы одновременно и личным приключением…отправиться на остров Комодо снимать драконов, что в 25 000 километров от Парижа, на краю света, на границе с Индонезией. После многочисленных трудностей, как финансовых, так и материальных, мечта  стала реальностью – аллегорическим фильмом о драконах, «которые были до нас и которые, несомненно, переживут нас…» Благодаря этой экспедиции Роне почувствовал вкус к репортажу. По возвращении, год назад, он создал свою киностудию и решил несколько раз в году выезжать на поиски необычных кадров, как в Мозамбике, где он снимал создание водохранилища Кабора-Басса.

«Мы поехали делать документальный фильм, а оказались военными корреспондентами, зажатыми между двух огней, нам угрожали, за нами следили, в нас стреляли. Именно это мне казалось интересным – быть свидетелем… события, где бы оно ни происходило».

Такая творческая активность, которая должна бы привести ко второму полнометражному художественному фильму – «у меня есть фантастический сценарий по роману Барбе де Оревильи», – не мешает Морису Роне сниматься. Один из последних фильмов – американское суперпроизводство с Энтони Куином, Mайклом Кейном и Джеймсом Мейсоном «Для чего нужны друзья» («Марсельский контракт») Роберта Парриша, съёмки которого проходили в Париже и на Лазурном берегу.

«Я не впервые играю в американском фильме. Еще были «Победители» Карла Формана и комедия с Дебби Рейнолдс в Голливуде. Ах, Голливуд! Какое разочарование! Что-то вроде Швейцарии, перенесённой в Соединённые Штаты, которую ничто лучше не характеризует, чем кладбище. Город, населённый людьми, уже похороненными в своих превосходных мавзолеях с бассейнами. 60-километровые улицы, на которых никто ни с кем не знаком. Население составляют две категории людей: богатые и их слуги. Что касается киношной среды, то я был поражён. Здесь правит один закон, дикий: успех. Когда я захотел встретиться с великими людьми  кино, каковыми являются Джон Форд, Рауль Уолш и Джозеф фон Штернберг, меня приняли за ненормального. Все трое давно не снимали, следовательно, не представляли интереса. Когда я поведал Дебби Рейнолдс, чудесной актрисе и очаровательной женщине, о своем увлечении живописью, которой прежде серьёзно занимался, она сказала: «Морис, я должна вас познакомить с одним старым актёром, у которого есть очень хорошие картины. Вы его, конечно, не знаете, но вам будет интересно с ним встретиться». Старый актёр, которого я, конечно, не должен был знать, оказался не кем иным, как Эдвардом Г. Робинсоном. Сама Дебби Рейнолдс была убеждена, что в Европе её никто не знает, и не могла поверить, что «Поющие под дождём», считающиеся во Франции шедевром, регулярно показывают в Латинском квартале и по телевизору. Так как я очень хотел познакомиться с голливудскими звёздами, которые для неё были просто коллегами, она устроила для меня «party». На ней присутствовали Лана Тёрнер, Генри Фонда, Джеймс Стюарт, Джин Келли и другие… Ничто так не веселило Дебби, как моё восхищение этими знаменитостями, которые уже не были экранными образами, но реальными людьми. Муж Дебби Гарри Карл, обувной магнат, что-то вроде «André» в американском масштабе, смертельно пьяный рухнул в кресло перед телевизором. Ничего не имею против вина – я часто пил в своей жизни, – но при условии, что оно веселит и стимулирует. Дебби мне сказала: «После 6 часов вечера с ним невозможно разговаривать». В 9 часов Гарри Карл проснулся. Отводя меня в сторонку, говорит: «Я очень рад, что женился на Дебби». Я ответил, что действительно, она восхитительная женщина. Гарри Карл: «Вы представляете, Морис, есть один тип, с которым я уже четыре года мечтаю познакомиться для своего бизнеса, но никогда не удавалось с ним встретиться. Снобизм кино! Раз я женился на звезде, сегодня вечером он, наконец, появился. Превосходно, не так ли?»  Вот это и есть Голливуд. Уезжая, я сделал Дебби подарок. Так как она мне очень нравилась, я посоветовал ей бросить этого типа, что она потом и сделала. Я мог бы остаться в Голливуде. Когда мне предложили многосерийный телефильм на четыре года с зарплатой в миллион долларов в год, чуть не согласился. Стив МакКуин, Роберт Стак стали миллиардерами благодаря телефильмам. Но быть связанным контрактом, далеко от Парижа, друзей, Сен-Жермен. Всё, что я мог ответить магнату из Парамаунта, который предлагал мне этот контракт, это то, что я хочу снять фильм стоимостью 180000 долларов. Он посмотрел на меня как на умственно отсталого. Мы были с разных планет, я из Парижа, он – с Марса. Я покинул Голливуд».

Итак, Морис Роне вернулся в Париж, к работе, вечным друзьям – Блондену и другим, ночным турне, когда алкоголь не одурманивает, а вдохновляет и делает восход еще прекраснее.

«Атавизм привычки гулять по ночам, – говорит он. – Я очень любил бродить без цели. Сейчас это делаю реже, но временами находит и снова берусь за старое».

Когда не бродит, Морис Роне любит пригласить друзей к себе на какую-нибудь спагетти-вечеринку с многочасовым просмотром старых американских бурлесков, фильмов Бастера Китона, Лорела и Харди, Гарольда Ллойда. «Не знаю ничего более поэтичного, чем эти фильмы-бурлески», – говорит он почти с нежностью.

А ещё порой случается побег на юг. Где-то в Воклюзе, совсем рядом с Арлем и Авиньоном, Морис Роне купил развалины старого провансальского дома. В этом идеальном микроклимате он вместе с каменщиками строил дом – изолированный, строгий, стоящий напротив горы, который получился таким, каким его видел хозяин.

«Я всегда был бродягой с двумя чемоданами всего богатства. Что касается этого дома, то я захотел его построить в период бездействия, чтобы занять себя. Но я остаюсь бродягой».

Делит ли соблазнитель Морис Роне эти два дома с какой-нибудь женщиной? Он улыбается, почти таинственно. «Не часто, – говорит он. – Я свободен. Иногда бываю под чьим-нибудь влиянием. Но должен признаться, что всегда ощущал непрочность человеческих отношений. Мысль о совместном с женщиной проживании приводит меня в ужас. Без сомнения, живя одиноко, я приобрёл очень плохие привычки старого холостяка. Как только я вижу женскую одежду в своей квартире, мне хочется бежать. Как только я замечаю, что что-то начинает складываться между мной и женщиной, мне необходимо всё разрушить. Тем не менее я был однажды женат на актрисе Марии Паком. Наша семейная жизнь продолжалась недолго, но мы остались лучшими в мире друзьями и часто перезваниваемся. Мария, всегда непредсказуемая, позвонила мне как-то, чтобы спросить: «Морис, ты разрешаешь мне снова выйти замуж?» Это было странно. Спустя годы у неё появился ребёнок, отцом которого был не я. Она всё равно позвонила мне из больницы, чтобы сказать: «Ты знаешь, Морис, у него твои глаза. Та же синева…» И ещё один раз, у меня не было известий о ней уже три месяца, она мне холодно объявила: «Ты знаешь, твоя комната очень удалась…» Я спрашиваю: «Да какая комната?» А Мария: «Какая я глупая! Я тебе не сказала, что недавно купила дом за городом и одну симпатичную комнату обустроила для тебя. Она ждёт тебя в любое время». У меня хорошие воспоминания об этой женитьбе, но я никогда не испытывал желания повторить этот опыт. Конечно, в моей жизни было много женщин, неизвестных и известных, как Анук Эме или Анна Карина, только вот, я ухожу…хотя я убеждён, что мужчина не создан, чтобы жить одному».

Морису Роне 47 лет. Ему столько не дашь, но он признаёт свой возраст. Речь не о том, чтобы отказываться от прожитых лет, забыть прошлое. Просто вместо того чтобы превращаться в пожилого ностальгирующего человека, надо жить со своим возрастом и со своим временем. Он говорит: «Я не сменил амплуа, просто мои персонажи старели вместе со мной». В ближайшие месяцы его можно увидеть в двух новых фильмах, это «Золотая месса» Бени Монтрезора с Лючией Бозе и «Ответ знает только ветер» Альфреда Форера с Мартой Келлер и Раймоном Пеллегреном. Он собирается снимать две короткометражки и по-прежнему рассчитывает рано или поздно поставить полнометражный фильм. Он хочет читать, путешествовать, видеться с друзьями, сражаться со своими идеями, потому что не выносит тревоги и фантазмов, которые осаждают его в периоды неактивности. Мне говорили о Морисе Роне как о неком парижском самурае, стремящемся к справедливости и абсолюту, в поисках чего-то или самого себя. Я встретил одинокого моложавого человека, навсегда отмеченного послевоенной молодостью, с хорошей речью, умного, обаятельного. Дитя века, маргинальный и, возможно, сложный, как его роли, мудрый и рассудительный, который, провожая меня, как бы подводит итог:

«Я не боюсь смерти, но меня страшит старение. Увядание невыносимо. Думаю, что если я выбрал профессию актёра, то для того, чтобы попытаться стать неподвластным времени. Я снялся во многих фильмах, не думаю, что у меня будет время сыграть еще столько же…»

(Переведено с несущественными сокращениями)

L'officiel de la mode, 1975