Морис Роне: класс, великодушие…

Бельгийскому режиссёру посчастливилось работать с покинувшим нас актёром. 1972 год, «Красная комната» с Шэрон Гёрни и Кристианом Барбье. Беркманс с волнением вспоминает эти пять недель съёмок с Роне. Незабываемое время для молодого режиссёра, впервые взявшегося за полнометражный фильм…

«Моим преподавателем в киношколе (I’INSAS) был Гислен Клоке, оператор фильма «Блуждающий огонёк» по роману Дриё Ла Рошеля.  Мы анализировали фильм эпизод за эпизодом, вживались в него, Клоке мог подробно рассказывать о съёмках. Роне был бесподобен в роли кутилы, одержимого мыслью о самоубийстве. Этот фильм, а также «На ярком солнце» произвели на меня глубокое впечатление. Роне подходил для роли Жана Жерфо в «Красной комнате». Я робко поговорил об этом с продюсером, не питая себя иллюзиями, что такая звезда примет участие в первом фильме молодого режиссёра, к тому же бельгийского. Я в это не верил, но всё получилось. Почему? Я думаю, ему понравился сценарий, написанный по роману Франсуазы Малле-Жорис. Он считал, что роль успешного режиссёра, прибывшего в провинциальный бельгийский город и запутавшегося в любовных ловушках, расставленных двумя женщинами, могла быть интересной и избавила бы его от циничных и разочарованных персонажей, которые преследуют его».

Актёр: одаренный

«Роне никогда не пытался использовать огромную разницу в опыте, которая существовала между нами, чтобы навязать свой взгляд или проявлять снисходительность по отношению ко мне. Наоборот, ему удавалось создать на площадке дружескую атмосферу. У меня не было с ним никаких проблем, в его игре практически ничего не требовалось улучшать. Трудности в работе с актёрами, касались скорее Шэрон Гёрни, которой нелегко давался наш язык. Роне быстро понял, чего я добивался от неё. Во многих сценах благодаря репликам, которые он давал Шэрон, мы смогли найти верный тон. Ни разу он не согласился, чтобы его дублировали во время продолжительных репетиций с молодой англичанкой. Он также обращал внимание на технику (сам был режиссёром) и подстраивал свою игру в зависимости от передвижений камеры, от плана или выбранного фокуса. Он часто рассказывал мне о своём фильме  «К острову драконов», поэтической хронике о ящерах острова Комодо. Драконы казались ему гораздо менее опасными, чем индонезийские чиновники и таможенники. Это самый способный актёр из тех, кого я знаю. Если он и играл во многих неудачных фильмах, то, без сомнения, потому, что нуждался в средствах для собственных фильмов. Согласен, он играл в плохих фильмах, но сам никогда не выглядел нелепо. Его роли всегда становились интересными, даже самые бесцветные. К тому же он говорил: «Я здесь для того, чтобы давать оценку своему персонажу, а не фильму. Тем лучше, если я что-то привнесу в роль».

«Очень вежливый человек, радушный, требовательный к себе, немного разочарованный, скептик. Всегда был сдержанным. Несмотря на свой шарм, не стремился понравиться. Женщинам он внушал желание его защитить, дать надежду. Он обладал тонким чувством юмора, как Блонден или Жиродо. Говорил, что юмор – это учтивость от безнадёжности. Анекдот: он прибыл на съёмку в Намюр в превосходном автомобиле «Астон-Мартин». Я ему заметил, что это такая же машина, что убила Нимье. Он мне отвечает: «Ты прав, и она доставит меня в то же место, что и его». Он любил эту машину  как произведение искусства. Он хотел состариться и – почему нет… – умереть с ней».

Увлечённый

«Он мог стать агрессивным, особенно во время политических дискуссий. Ненавидел безосновательный интеллектуализм, интеллектуалов от кино. Для него игра прежде всего вопрос души, образец – американское кино 50-х годов... Он любил провоцировать и легко давал отпор другим.  Потребность в провокации проявлялась даже в работе. Как-то один из журналистов упрекнул его в том, что он сыграл в итальянском фильме, который был особенно слабым. Он ответил: «Я это сделал главным образом потому, что все другие отказались. Роль, которая никому не нужна, должна быть интересной».

Культ дружбы

«Для Роне дружба была тем же, чем для других теннис. Он очень быстро устанавливал дружеские отношения. Любил после работы пойти куда-нибудь выпить, и мы засиживались до утра. Вспоминаю одну превосходную фразу: «Я никогда не употребляю наркотики, потому что не могу поднять шприц за здоровье друга…» В период озвучивания фильма мы провели вместе много вечеров в его парижской квартире. Он передал мне диски, рассказывающие о нас, воспевающие дружбу, читал свои стихи, говорил о личном. Он хотел более прочных взаимоотношений, а не поверхностных. «Приезжай ко мне в гости в Боньё в любое время». Он построил себе великолепный дом в Воклюзе. В каждой комнате был отдельный выход в сад, все друзья вместе, но уважают свободу друг друга. Возле очага находился огромный вертел для приготовления туши целиком. Он сам нарисовал план дома. Там была башня, которая служила только для того, чтобы подняться наверх, без комнат. Сверху можно было наблюдать с одной стороны гору Ванту, с другой – замок маркиза де Сада. Он восхищался удивительным маркизом. Роне ненавидел больше всего расчетливых людей, политиков, оппортунистов».

Одно слово: великодушие

«В нем было что-то дон-кихотовское, трогательное и заразительное. Молодые техники киношколы, левые по своим взглядам, обожали его, даже если он не разделял их мнений. Пример. Его шофёр, молодой стажёр, везёт его в шикарный ресторан. Спрашивает, в каком часу за ним приехать. «Ты с ума сошёл. Ты обедаешь со мной, ты мой гость, ты остаёшься». Такое отношение совсем нетипично для звезды. Как только он заходил в ресторан, сразу шёл искать администратора, чтобы сказать ему, что никто из его приглашённых не должен платить.

Мы снимали в Намюре, в провинции, если это провинция. Он всегда был крайне терпелив с людьми, которые без нужды беспокоили его. Ничего «французского», снисходительного, что умело демонстрировал Рошфор (он снимался в другом фильме режиссёра). Для Рошфора пять недель в Бельгии – с гастрономической точки зрения – тяжкий момент. Одним словом, Роне – это класс, очень высокий класс…»

Беркманс больше ничего не говорит, пьёт вино (мы в ресторане), он ни разу не назвал Роне Морисом. Это знак уважения, которое он к нему испытывает…

Р. БЕГО

 Revue Premier, mai 1983 – special Cannes